Непрощенные - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

– Его будут судить, и если отпустят… – попытался вывернуться Ильяс.

– Даже если посадят, брат! Он отсидит, а сестры не будет. Ее не выпустят через пару лет, не вернут отцу. Не думай, брат! Действуй, как велит сердце.

На другое плечо легла ладонь дяди.

– Мы отомстим. Так?

Он ждал этих слов. Знал, что услышит, и боялся. Всю свою жизнь пытался выскочить из раскручиваемой спирали предложенной судьбы, старался, полз и, кажется, почти соскочил… Но только «почти».

На вопрос можно было не отвечать. За него уже решили. Упереться? Нет… Место и окружение выбрано правильно. Подперли со всех сторон. Похороны отодвинули далеко рациональное «я». В груди клокотало, настойчиво били в висок маленькие злые молоточки.

– Да, Муса!

– Это правильные слова – от сердца.

На душе Ильяса было пусто.

* * *

Он забыл этот разговор. Заканчивался четвертый курс, шла преддипломная практика. Эля съехала в Голландию к родителям покойного мужа, и в распоряжении Ильяса была прекрасная двушка на Фестивальной. Жизнь казалась простой и легкой.

Телефон зазвонил в семь часов вечера.

– Кто такой «Муса»? – Лера схватила трубку первой и теперь морщила носик.

– Много будешь знать, скоро… – начал Ильяс, но не закончил поговорку – в дверь постучали.

Телефон затих.

– Кто там?

– Свои, брат!

За дверью стояли Муса, Шамиль и двое незнакомых ребят.

– Салам.

– Салам, брат.

– Кто там, Илья? – полюбопытствовала Лера из ванной комнаты.

– Это по делу.

Муса ухмыльнулся и попробовал войти в прихожую, но Ильяс перекрыл проход.

– Что-нибудь случилось?

Шамиль закивал головой. Муса заглянул через плечо Ильяса, ухмыльнулся шире:

– Попроси свою девушку ехать домой, брат.

– Зачем?

– У тебя всю ночь будут гости.

– Какие гости?

Муса повернулся к двум незнакомым парням и представил их:

– Рустик. Толя.

Ильяс удивленно уставился на двоюродного братца. Шамиль все так же кивал, напоминая болванчика. Глаза его неестественно блестели.

– Попроси ее уйти. Мы подождем на кухне.

– Зачем?

– Надо, брат, надо! – Глаза Мусы сузились. – Очень надо.

…Через десять минут обиженная Лера ехала домой на такси, а сам Ильяс стоял напротив развалившейся на диване четверки гостей:

– Что происходит?

Муса взял со столика пульт управления DVD.

– У тебя есть любимый фильм, Ильяс? Здесь, на полке? – он указал на стопку дисков.

– «Потоп», – автоматически ответил Ильяс.

– Слышали? – Муса повернулся к Рустику и Толику. Те затрясли головами.

– Просмотрите все. Чтобы про волны, мосты – все запомнили!

– Там про семнадцатый век, исторический фильм, – уточнил ничего не понимающий Ильяс.

– Это не важно, брат. Они посмотрят, запомнят и скажут, что вы смотрели кино вместе. Идем! – Он потянул Ильяса из комнаты.

– Куда?

– Он вернулся! Выпустили! Ты не смотришь телевизор? Выпустили! – шептал Муса.

– Кого?

– Его! Он здесь, брат!

– Мы куда-то едем?

– Туда-то, брат. Туда-то! Едем отдавать долги!

* * *

Промозглый моросящий дождь. Два часа ожидания в тонированной десятке со снятыми номерами. Вход в нужный подъезд просматривается все хуже.

– А если он не выйдет, Муса?

– Он не видел света четыре года, брат. Он обязательно выползет.

Шамиль кивает. Он всегда кивает. Не говорит, не спорит – только кивает.

В десятом часу дверь подъезда распахнулась, высокая фигура вышла в свет фонаря.

– Он!

Человек шел быстро, покачиваясь, но быстро. Шел к огням ночного магазина.

– Пошли!

Они выскочили из машины, Ильяс сунул руку в карман, охватывая ребристую рукоятку.

В голове застучали незваные балладные переливы.

– «Unforgiven!» – била в виски позабытая мелодия.

Кровник удалялся, Ильяс побежал. Надо успеть сделать это во дворе, где нет свидетелей! Ильяс почти успел, как человек впереди внезапно обернулся. Ильяс потянул пистолет из кармана, зацепился, рванул еще раз. В руке человека блеснул ствол.

– Ну? Ты пришел за мной, малыш?

Ильяс тянул рукоятку оружия, понимая, что не успевает. Совсем не успевает.

За спиной рычал Муса:

– Отойди! Дай я его!

Пистолет в чужих руках выплеснул сноп искр. В грудь Ильяса вонзился огненный штырь.

– You labeled me, I'll label you, So I dub the unforgiven! – ревело в ушах.

На глаза навалилась тьма…

Глава 2

Авианалет закончился так же стремительно, как и начался. «Юнкерсы», «штуки», отбомбились по намеченным целям, прочесали развалины из курсовых пулеметов, добивая выживших, и ушли на запад. С задачей они справились. Подвижной парк танковой дивизии, запасы горючего – все это более не существовало. На площадках полыхали до неба развороченные взрывами цистерны, горели грузовики, мотоциклы и тягачи. Под грудами покореженного кирпича застыли танки и артиллерия. В развалинах казарм еще шло движение, но это не было выдвижением по сигналу тревоги. Выжившие в налете спешили покинуть место разгрома.

Самолеты завершили то, что часом раньше начала артиллерия. 22-я танковая дивизия РККА не смогла развернуться на линии обороны. Вернее, не успела.

Где-то у реки били по врагу пушки дежурных танковых частей, сражался мотострелковый полк дивизии, стреляли редкие добравшиеся до реки «сорокапятки». Туда тянули связь, разорванную бомбежкой противника, пробовали доставить снаряды. Но это было агонией. Из девяти тысяч бойцов в строю осталась едва половина, технику выбили еще в большей пропорции.

Когда гул самолетов стих, груды битого кирпича покрылись людьми. Бойцы рвали на бинты чистое исподнее, перевязывали раненых, искали в развалинах выживших и погибших. Принесли тела комиссара и военинженера, пробовавших под огнем организовать выход техники. Медико-санитарный батальон грузил раненых и отходил к лесу. Принявший командование майор собирал экипажи для оставшихся танков. 44-й танковый полк спешил к Бугу. Там шел бой…